Читать книгу "Возвращение призраков - Джеймс Герберт"

Среди лугов царил покой.

Насекомые собирали нектар с цветов на живой изгороди, но жужжали приглушенно, двигались лениво. Хотя утреннее солнце еще не начало припекать, коровы сбились в тени и жевали утреннюю травку, равнодушно отгоняя хвостами слепней. Желто-черные гусеницы объедали крестовник, а там и сям, как киноварь, сонно распластали свои черно-вишневые крылышки мотыльки. Из лесистых участков брызгами разлетелась к солнечному свету жимолость, оставив свои корни среди деревьев, где земля была черной и влажной, а из глубины тенистых ветвей доносились мелодичные трели.

Ярко-синее небо нависло прямо над отдаленными Чилтернскими холмами.

Среди придорожных кустов ткали свою паутину пауки, а вдоль пыльной дороги в поисках падали низко скользил ворон. Птица резко взмыла над верхушками деревьев, а затем снова нырнула вниз, к скрывавшемуся за деревьями кладбищу, и уселась на покосившееся надгробие. Ворон вскинул голову в сторону собравшихся людей, словно окидывая любопытным взглядом их черные, как и у него самого, наряды. Рядом возвышалась старая церковь; ее стены, покрытые шрамами и потрепанные веками в суровом климате, в этот день тоже сверкали от прямого солнечного света; квадратную башню подпирали неровные контрфорсы, а ее темные стрельчатые окна будто наблюдали за сборищем людей и вороном.

Свежевырытая могила была мала — по размерам детского гробика, и лица присутствующих на похоронах отражали эту особую скорбь по безвременной смерти. Поодаль от остальных, ближе к самой могиле, опустив голову и сгорбившись, стояла женщина; страдание и печаль, казалось, громадным грузом навалились на нее — возможно, так оно и было, поскольку тело Эллен Преддл ослабло, плоть словно увяла под кожей под гнетом чрезмерного страдания. Женщина плакала, но ее плач был беззвучен: горе ощущалось не новым, а просто более жестоким, чем когда-либо раньше.

Викарий — высокий, но сутулый мужчина — время от времени посматривал на нее, отрываясь от молитвенника, обеспокоенный, как бы церемония не прервалась неподобающей истерикой: он видел, что женщина близка к критической точке. Не прошло и года со смерти ее мужа, но та смерть не оказала на Эллен такого угнетающего влияния. Сказать по правде, муж ее был отвратительным типом, но в сыне всегда сосредоточивался весь смысл ее жизни. Они были беззаветно преданы друг другу, мать и сын, пороки утраченного отца вскоре были забыты, быстро стерлись из мыслей и пропали из разговоров. Смерть Джорджа Преддла была ужасна, и викарий гадал, как вдова и сын — который и сам теперь отошел в мир иной — так быстро с ней примирились. Особенно учитывая, что сын был свидетелем той смерти. Викарий не чувствовал стыда за свое не слишком благочестивое отношение к Джорджу Преддлу, поскольку этот сельский работник был слишком мерзок, чтобы вызывать сочувствие даже у человека в сутане; тем не менее он чувствовал вину, но вину другого рода. Викарий вернулся к своему молитвеннику, его скрюченные пальцы дрожали.

Гроб осторожно опустили в яму, и на одно жуткое мгновение викарию показалось, что осиротевшая женщина сейчас бросится вслед за ним. Она рискованно покачнулась на краю могилы, готовая лишиться чувств. К счастью, один из присутствовавших — родственник или друг, но явно не из этой деревни — шагнул вперед, подхватил Эллен под руку и осторожно отвел от зияющей ямы. Она отошла без возражений, покорно, словно воли в ней уже не осталось, и только вжала подбородок в грудь, когда мужчина тихонько похлопал ее по спине.

Вскоре похороны завершились, и Эллен Преддл, еще больше сгорбившуюся, отвели по узкой дорожке между надгробий, через кладбищенские ворота к ожидающим процессию автомобилям. Викарий удивился, когда женщина без посторонней помощи села в первый из них и что-то коротко сказала своему утешителю, прежде чем закрыть дверь. Черная машина медленно отъехала, а оставшиеся с удивлением посмотрели ей вслед. Мужчина, к которому обратилась Эллен, пожал плечами, и все, жалостливо качая головами, направились к остальным машинам.

* * *

"Придется жить одной, — повторяла про себя Эллен, пока черный «вольво» преодолевал короткое пространство к ее коттеджу. — Мне больше никто не нужен. Им не понять. Они не могутпонять, каково это — потерять единственного ребенка, того единственного, кто мог любить тебя в ответ на твою преданность, кто не сомневался в твоих словах, никогда не был злым или непослушным, как другие дети". Саймон — это все, что оставалось у нее после Джорджа, когда тот так страшно и по-дурацки погиб. Тогда Саймон и она остались одни. И больше им никто не был нужен. Они нуждались только друг в друге, и больше ни в ком. "О, Саймон, Саймон! Почему ты? Почему Всемогущий отобрал тебя у меня? В наказание за то, что я делала с Джорджем — что я делала дляДжорджа — за эту мерзость, о которой не расскажешь ни одной живой душе, и стыд за которую не отпустит до смерти, в наказание за все то мерзкое и ужасное? Так это наказание? О, Боже, он вынуждал меня делать это. Это не доставляло мне радости. Но я делала это ради тебя, разве ты не видишь? О, верни мне моего мальчика, милый Боже, верни мне его, не отбирай мое сокровище.

Я сделаю что угодно, Господи. Только верни мне Саймона. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста".

Стон наконец вырвался из нее — звук, который она подавляла все утро. Она больше не могла держать в себе свою скорбь. Эллен зарыдала, и рыдания перешли в вой.

Водитель похоронной машины посмотрел на нее в зеркало заднего вида, и даже его глаза, в течение двадцати с лишним лет смотревшие на боль разлуки — даже эти глаза увлажнились. Бедная женщина, подумал он, бедное, жалкое созданье. Ни опомниться после церемонии, ни поделиться горем. Назад к себе, чтобы скорбеть в одиночестве. Нет, это не дело, совсем не дело. Сейчас время поговорить, время для утешений — и для пары рюмок. Умеренная доза алкоголя придется очень кстати после такой трагедии, даже если умер ребенок. А по сути дела, особенноесли умер ребенок. Немножко притупить чувства, ненадолго превратить трагедию просто в переживание. Бедная, бедная женщина.

Деревенские жители, занятые своими делами в этот солнечный день, останавливались, чтобы проводить взглядом мрачную черную машину, катящуюся по узкой улочке; люди постарше почтительно снимали шляпы, некоторые женщины крестились, принимая на себя крошечную долю страданий Эллен Преддл. А когда машина проезжала, они продолжали прерванное дело, скорбь отходила на второй план, но продолжала шевелиться где-то в глубине души среди повседневных нужд. Бедная миссис Преддл! Добрая женщина, но судьба к ней не милостива. А теперь просто бесчеловечно жестока. Смерть никого не жалеет, но некоторых не жалеет и жизнь.

Лимузин плавно катил дальше, его скорость соответствовала скорбной торжественности случая.

«Почему это случилось?» — снова и снова спрашивала себя Эллен. Она отлучилась всего на пять минут — ну ладно, может быть, на десять — на почту, купить марку и отправить письмо; Саймон был в ванной комнате в полной безопасности, резвился, как это бывало много раз раньше, да и воды-то в ванне было всего до половины. Несколько мгновений того дня, несколько коротких минут — отправить письмо, и да, да — посплетничать с миссис Смедли, почтмейстершей, всего несколько слов, это не заняло и трех минут — трех роковых минут, когда Саймон захлебывался в ванне -и сразу же назад, домой. Но она поняла, что что-то не ладно, в тот же момент, как только ступила на короткую дорожку перед дверью; что-то шевельнулось в ней, какое-то гнетущее чувство и холодок страха проникли в сердце. Но ради всего святого, ему было уже одиннадцать — вполне достаточно, чтобы купаться в ванне одному! Все признавали это. Во время дознания даже коронер[1]изменил своему обычаю и сказал, что против Эллен не может быть выдвинуто никаких обвинений (хотя его слова звучали кисло, в них не было ни капли мягкости, доброты), и все согласились с ним. Несчастный случай, ужасный несчастный случай. На теле не осталось никаких следов, никаких признаков, что мальчик поскользнулся — или что его голову держали под водой. Коронер высказал предположение, что мальчик или уснул в ванне, разомлев в теплой воде, или, играя, надолго погрузил голову, а потом, когда дыхания не хватило, непроизвольно хлебнул слишком много воды. Возможно, этим объясняется его раскрытый в ужасе рот.