Читать книгу "Корбо. Чёрная птица. Книга 1 - Татьяна Милях"

Трёхмачтовый красавец-фрегат1 беспомощно застыл в открытом море. Теперь он больше походил на огромную дохлую рыбу, дрейфующую кверху брюхом на водной глади, чем на величавый корабль. Его паруса уныло обвисли, словно крылья подбитой птицы, которая не в силах пошевелиться безутешно тоскует в ожидании хотя бы лёгкого дуновения ветерка. На палубе судна, маясь от безделья, развалилась добрая половина команды. Моряки старались расположиться в тени обмякших парусов, но чем выше поднималось Солнце, тем меньше тени отбрасывало парусиновое полотнище, и людям ничего не оставалось, как греть на солнце бока и животы. Мужчины напоминали ленивых котов, пара которых, стараясь найти прохладу, растянулась здесь же и не желала шевелиться. Ни люди, ни коты не хотели спускаться в ещё более душный трюм и в его темноте заниматься чем-либо. С первого взгляда на команду фрегата можно было догадаться: перед нами сборище отъявленных проходимцев. Одежда корабельной публики в большинстве своём представляла жалкое зрелище и вызывала недоумение. Представители сильной половины человечества, находясь неделями в чисто мужской компании, похоже, вовсе не заботились об эстетической стороне своего внешнего вида, и большинство из них были облачены в рубаху с закатанными рукавами и в штаны, просто обрезанными у колен. Некоторые не удосужились одеть даже рубах, а щеголяли в оборванных бриджах, шлёпая по палубе босыми ногами. Правда, у пояса каждого висел палаш2, а пистолет и пара кинжалов, заправленные за ремень, всегда были наготове. Обожжённые тропическим солнцем физиономии молодчиков ещё более убеждали в мысли об их неблагородном происхождении и не вызывали желания совершить совместную молитву во славу господа. Но надо сказать, лица моряков не были лишены мужественности, а взгляд глаз говорил об отчаянной смелости их обладателей. Мускулистые, жилистые тела разбойников украшали полученные в сражениях шрамы, а сами кавалеры источали специфический резкий запах, способный привести в чувство упавшую в обморок благородную даму или, наоборот, довести её до него.

Поскольку игра в кости и пьянство во время похода находились под строжайшим запретом, оружие давно приведено в порядок, а бег в мешках под палящим солнцем уже утомил, моряки скучали и в ожидании ветра травили байки о реальных случаях из жизни, которые до такой степени обросли домыслами, невероятными преувеличениями и суеверной чепухой, что казались просто фантастическими.

Один из бродяг принёс гитару и передал её молодому человеку. Морское сборище, надеясь услышать песню, заинтересованно затихло. Сначала парень исполнил куплеты о тяжёлой и опасной жизни моряков, а потом, с лукавой улыбкой взглянув, на товарищей запел:

Ан, Вас умоляю – научитесь лобзать,3

Целовать научитесь – умоляю Вас,

Потому что с тех пор, как любви пробил час,

Правят миром лишь те, кто умел целовать.

Мужчины громко заржали, но тут же замолчали, желая услышать продолжение.

Я, как многие, впрочем, весьма удивлён,

Чтоб имея, как Вы, изумительный рот,

Благородства изыск, ароматов оплот,

Был он страстью огня невзначай обделён.

Дело ж вовсе не в том, чтоб носы задевать,

Губ сухих немоту теснотой осязать,

Пусть язык ваш окажется важен на месте,

Так другу с любовью его подавая, Непременно реприз, друга дар принимая,

Возбуждать, утолять и покусывать вместе.

Молодой человек закончил петь и, таинственно улыбаясь, оглядел палубу, а команда снова разразилась хохотом:

– Ну, ты шельмец, Жюлиан, вот ведь как складывает! Сразу видно, ты из знатных! – одобрительно смеялась лихая ватага.

Молодой человек и вправду отличался от остальной публики более опрятным видом и правильными чертами лица. Каштановые волосы, аккуратно зачёсанные назад и собранные в хвост, открывали широкий лоб, а серые глаза светились умом.

– Это не я сочинил, – скромно ответил парень. – Я только положил слова на музыку, а стихи написал поэт де Мани ещё в прошлом веке, – уточнил он.

– Знал твой Мани, о чём писать! – смеялись моряки. – Спой ещё что-нибудь, – попросили они.

Парень не стал ломаться и, ударив по струнам, взглянул на крепкого молодого мужчину, сидящего неподалёку на бочке:

– Капитан, запевай! – предложил он и заиграл задорную мелодию.

Тот, кого Жюлиан назвал капитаном, улыбнулся, и его зычный и на удивление хорошо поставленный голос разнёсся над кораблем:

Их двадцать восемь храбрецов 4

Сошлись на смертный бой,

И вот один уже лежит

С пробитой головой.

Когда дело дошло до припева, вся свора, отбивая ритм на бочках и досках палубы, дружно загорланила:

Пират, забудь про небеса, Забудь про отчий дом. Чернеют дыры в парусах,

Распоротых ножом…

Следующий куплет капитан вновь пел в одиночестве, и его голос разносился далеко по воде, а команда подхватывала припев.

Шесть рубят в трюме дверь ножом,

Шесть пьют из бочки ром, А шесть на ют в крови ползут,

И девять за бортом.

Тут налетел ужасный шквал, Завыл, как злобный пес. Как призрак встал девятый вал

Все золото унес!

Неожиданно ветер, словно разбуженный звучным и раскатистым мужским хором, проснулся, лениво потянулся и осторожно тронул паруса. Заметив долгожданное шевеление материи, команда мгновенно оживилась, перестала петь и кинулась по местам. Фрегат, чутко улавливая слабый порыв ветерка, радостно встрепенулся, медленно развернулся и нетерпеливо, словно крылья, расправив паруса, легко заскользил по воде. На носу корабля красовалось название «Поцелуй Фортуны», и команда знала, что частенько фрегат оправдывал своё звучное имя, когда французское судно выходило «сухим из воды» из непредвиденных передряг и опасных встреч с противником.