Читать книгу "Все умерли, и я завела собаку - Эмили Дин"

У нас никогда не было собаки. Я поняла это благодаря Коржику.

Прозрение настало, когда я смотрела, как он пел песенку «Одна из этих вещей» в суперпопулярной программе «Улица Сезам». Что-то в его песенке меня тронуло. Он сделал ее только своей. Круглые глаза его бешено вращались, когда он смотрел на четыре тарелки с печеньем. И тогда он спел слова, которые я помнила все свое детство. «Одна из этих вещей не похожа на другие, она просто не такая! Можешь угадать, какая не похожа на другие? Пока я не допел свою песенку?»

Коржику можно было и не допевать. Я уже знала, какая вещь не похожа на другие. Это была моя семья. Потому что во всех других семьях были собаки. А у нас собаки никогда не было.

Люди с собаками были квинтэссенцией «домашности», они были правильными и функциональными. В нашей же семье жизнь была любопытной и непредсказуемой. Хозяева сеттеров, спаниелей и терьеров жили в другом мире – и жизнь их шла по-другому. Я мечтала о собаке, мечтала отчаянно и страстно. Но еще больше я мечтала, чтобы наша семья стала семьей с собакой.

В семьях с собаками детям в пять часов наливали нечто такое, что называлось «чаем». Когда мы с моей старшей сестрой Рэйчел ходили к подружкам, их матери готовили рыбные палочки или хрустящие блинчики с ярко-оранжевой тыквой. Если бы мы были семьей с собакой, в гостиной у нас стоял бы светлый диван с цветочной обивкой и огромная юкка, а мы смотрели «Синего Питера»[1]. Папина фиолетовая машина, «Форд Сьерра» появлялась бы возле дома около половины седьмого, и колли или лабрадор бросался к двери, чтобы встретить его. «Привет, дружок, – говорил бы папа, ероша пушистую шерсть. – Хороший мальчик!» Собака лизала бы папу в лицо, а потом мы всей семьей собирались бы, чтобы посмотреть программу Дэвида Аттенборо «Жизнь на Земле».

У семей с собаками хватало денег на оплату телефона, страховые полисы, чистящие средства и продукты для морозильника. Мы же существовали на овердрафты и кредиты, которые уходили на черные такси, первые издания и паштеты из роскошного магазина Fortnum & Mason. Хозяева собак учили детей ездить на велосипедах. Наши родители давали нам уроки разбора поэзии, открывания бутылок с вином и уговоров судебных приставов. А когда дети хозяев собак спрашивали: «Почему бабушка сердится на меня?», их матери не отвечали: «Ты знаешь почему! Потому что она СИДИТ НА АМФЕТАМИНЕ, дорогая!»

Когда случалось невероятное и семьи с собаками получали штрафы за парковку, они оплачивали их до того, как дело передавали в суд. Перед школой они ели рисовые хлопья, а не пармскую ветчину с дыней, уцелевшую после новой вечеринки. И они не затыкали винные бутылки повестками со страшными словами «Последнее предупреждение». Они не забывали сообщить, что сегодня в их спальне Sex Pistols будут снимать новый клип. В семьях с собаками детей за шалости наказывали, отправляя в свою комнату или лишая карманных денег. Их не заставляли переписывать от руки цитаты из Шекспира. «Но главное: будь верен сам себе…» Или более мрачное: «Трус умирает много раз до смерти»… И матери из семей с собаками не брали детей в клубы бурлеска, где трансвеститы распевают «Let’s Go Fly A Kite»[2], вместо школьных праздников.

Первые семь лет моей жизни прошли в самых разных домах и школах, и даже на разных континентах – так рассеянный зритель переключает каналы телевизора, даже не глядя на экран. То мы жили в викторианском особняке в Баттерси, а потом в увитом глицинией коттедже в Саррее, откуда неожиданно отправлялись в деревянное бунгало в Новой Зеландии, а потом в современную квартиру на набережной в северном пригороде Сиднея, которую мы сменили на дом в стиле ар-деко с видом на городскую гавань.

В наш первый день в Австралии мы увидели, как перевернулась лодка. «Дорогие, идите сюда! Здесь ТАКОЕ!» – закричала мама. Родители разбудили нас и вытащили на балкон, откуда мы смотрели, как спасатели вытаскивали на пляж все, что осталось от несчастного человека. «Это была акула!» – сообщил нам папа, показывая статьи о наших новых морских соседях в журнале National Geographic. Через две недели за традиционным графинчиком вина родители рассказывали друзьям, как «необычно» то, что дочки упорно не хотят купаться в море. «Мы наняли для них олимпийского тренера!» – говорили они, пожимая плечами. Наверное, рассказы об акулах были для них подсознательным способом соединить нас с сутью самого нашего существования. Мы двигались по жизни, как большие белые акулы, маневрируя между дружбами, домами и школами. Открытки «Как жаль, что ты уезжаешь!» сменялись табличками «Добро пожаловать в ваш новый дом!», приколоченными у пуансеттий в пустых съемных домах.

Такая жизнь требовала посольского уровня обаяния, стойкости и умения собраться в считаные минуты. «Кочующие Дины!» – так приветствовали нас в наполненных книгами домах наших литературных друзей, где были отцы в ярких гавайских рубашках и матери, благоухающие древесными духами в стиле 70-х годов. Бедные женщины старались хоть как-то реанимировать обеды, приготовленные уже два часа назад. Мы приезжали, рассказывая смешные истории о карьере моего отца на Би-би-си, где он был репортером отдела культуры и режиссером документальных фильмов. «Майкл, расскажи всем, как ты брал интервью у Барбры Стрейзанд!», «А Гор Видал[3] правда пытался тебя соблазнить?», «Фильм про герцога Виндзорского вышел классный!» Выслушав все это, мы скрывались, часто преследуемые налоговиками.