Читать книгу "Избранная дракона - Алиса Ганова"

Закрыла дверь и, бросив ключи в сумочку, торопливо побежала по лестнице вниз. И вдруг за спиной с верхней площадки послышался радостный оклик Витьки:

— Привет, Пупик!

«Убью когда-нибудь гада!» — не оборачиваясь, прошипела про себя. За один миг добродушное настроение сменилось скверным. Мало того, что напугал, выскочив из-за угла с пустым ведром, так еще я снова погрузилась в горестные размышления: как маменька красивую, благозвучную девичью фамилию согласилась променять на папину?

«Ну почему?! Почему у всех приличные фамилии, а мне так «повезло»?! Конечно, родители у меня замечательные, у них большая любовь с первого взгляда, но разве не могли они договориться и сделать фамилию более благозвучной, изменив хотя бы одну букву?»

А сосед пусть еще спасибо скажет! Из-за его дурной привычки переиначивать мою фамилию мы с ним с детства в контрах. Раньше за такое дрались, но теперь выросли, и не биться же с амбалом под центнер.

Я росла тихим, спокойным ребенком до тех пор, пока не переехали в этот двор, и меня не начала задирать местная детвора. А поскольку гулять и играть я любила с песочной лопаточкой с длинной ручечкой — она и стала моим первым боевым оружием. Потом весть, что я — девочка «тупа» с обидчивым скверным характером разошлась по двору, и потекли долгие годы, когда мне приходилось отстаивать честь своей «благородной» фамилии, что при моем росте и комплекции — было подвигом во всех смыслах.

Однако то ли Витьку в детстве по башке сильно настучала, то ли сам стукнулся, но недавно он предложил мне сменить фамилию… на его.

— Аха, щас! — пробурчала под нос, вспомнив разговор. Стану старой, немощной старухой с клюкой, а этот нехороший человек будет выпрыгивать из-за спины и при внуках радостно орать, шамкая беззубым ртом: «Пупик! Пупица! Пупочек! Или Попа… Или Тупа» — как в сопливом детстве, потому что моя фамилия Пупа. — Угу, «мечтаю» о подобном счастье.

В общем, на улицу вышла в дурном настроении: хотелось кого-нибудь убить, или самой наесться яду, но только вкусненького и пахнущего колбаской и черным хлебцем с тмином, потому что живот крутило от голода. Проспала будильник — вот и осталась без завтрака, что добавляло еще капельку зловредности и в без того не простой мой характер.

Мамка говорила:

— Лен, ну язва, будто гадючка тебе сестра!

— Ага, сама-то была Красавина! Вот помаялась бы в детстве с мое — кусаться научилась бы не хуже! — отвечала ей.

Вообще-то я не злая. Это другие, пока не хлебнут подобной неприятности, добренькие, понимающие и терпеливые. А как самих коснется — и куда девается улыбка и здравый смысл?

Во дворе первые опавшие листья, приятно шелестевшие под ногами, согревали душу и развеивали плохие эмоции. Бабье лето радовало теплом. И, шагая на остановку через небольшой кленовый скверик, я щурилась от солнечных лучей.

«Не опоздать бы на автобус», — ускорила шаг, однако, как ни спешила, остановилась от удивления на месте. Сколько лет ходила мимо одной и той же дорогой — прежде не замечала на старой кирпичной кладке котельной медного кольца! Гладкий металл поблескивал на свету красновато-золотистыми бликами, — и хоть торопилась в училище, не смогла уйти, не подергав его. Огляделась, нет ли рядом кого из знакомых, сделала шаг и тут же вляпалась в грязь, скрытую тонким слоем листвы.

— Ну, как ребенок, чесслово! — отругала себя в сердцах, жалея об испачканных сапожках, но отступать не собиралась. Я же упрямая, как ослица, поэтому, морщась от досады, потопала напролом.

Стена оказалась совсем старой, растрескавшейся и поросшей мхом. Несмотря на начало осени, заметила делового муравья, ползущего по рыжему кирпичу.

— Прям как я! Такой же трудяга! — улыбнулась. Пусть поступила по-детски: не смогла пройти мимо, не утолив любопытства, но такая уж. — Ладно, подергаю наудачу и в путь. — Подняла руку… Что оно теплое не по погоде, осознала поздно.

— О-ой! — только и успела промямлить, как у ног закружил ветер, перед глазами померк свет, потом ярко что-то сверкнуло, снова померкло… — и я поняла, что куда-то влипла!

В ушах все еще звучали звуки чарующей флейты, но от немилосердной тряски стукнулась затылком и очнулась. Чуть повернула голову, и глаза полезли на лоб от вида бортов некрашеной телеги, ослиной задницы с кисточкой и груды хвороста. А еще как громом сразило яркое солнце с необычайным золотистым отливом и наличие двух лун. Да-да, надо мною в небе висели две огромные луны, похожие на две головки сыра. Разинув рот, попыталась сесть, чтобы лучше оглядеться, — и с головы слетела мокрая тряпка.

— Лах-лах, очнулась! — обрадовался кто-то.

Я дернулась, обернулась и увидела толстую бородатую женщину в аляпистом этническом балахоне, состоящем из рубахи, штанов и мудрено накинутого на них куска ткани, подпоясанного веревкой. Четыре мышиного цвета косички, по две перекинутые через каждое плечо, ниспадавшие на объемную грудь и звенящие при каждом движении бусы завершали облик.

— Где я? И вы кто? — спросила осторожно, пытаясь не рассердить ненормальную «Кончиту».

— Как раз у тебя, дохля, и хотела вызнать: кто ты? Поди, блудница?

— Я?! — от возмущения разинула рот. Подначивало доходчиво объяснить ненормальной: ху-из-ху, но привыкла сперва разбираться в обстоятельствах, а уж потом ругаться. Тем более что мы ехали по пустынной дороге, петляющей по зеленеющей холмистой равнине. Поодаль паслись овечки, и не было ничего, что бы напоминало привычный Пермский ландшафт.

«Овцы?! Сочная трава в конце сентября?! Летняя погода?..» — на меня все больше находила оторопь. В молчании я переводила взгляд с пасущейся отары на телегу, две луны, спутницу. Та внимательно разглядывала мои скинни, сапожки на каблуках, сумочку и хмурилась.

— Простите, а давно в Гремячинске овец разводят отарами? — спросила робко.

— Где?! — настороженно переспросила бородатая спутница.

— Гремячинск. Под Пермью. Не знаете, да?

Судя по ее глазам — не знала. Вот колечко-то боком выходит. Мои губы задрожали.

— Не реви! — грубовато окликнула женщина. — Ладно, хоть ты и блудница, до Лагсарна довезу!

— Блудница? Лагсарн?! — испугалась я.

— Еще и полоумная! — рассердилась спутница и досадливо хлопнула себя по бедру.

— Лах-лах, что за день такой…

— Я не блудница, — выпалила жалобно.

— А чего ж на ходулях ходишь без юбки?

— У нас все так ходят.

— Вот и топай в свой Гам… гям… как его там!

— Знала бы куда идти! — всхлипнула. — Не понимаю: где я и как оказалась тут!

— Поди, с солдягом сбежала, а он тебя и бросил? — голос женщины неожиданно смягчился, и я не стала спорить. Уже вечерело, солнце медленно, но неумолимо клонилось к горизонту. И если высадит на равнине — что буду делать ночью в незнакомом месте? Однако все казалось настолько странным, что не могло быть правдой.