Читать книгу "Портрет мафии крупным планом - Алексей Макеев"

– Григорий Алексеевич! Дорогой! Это, конечно, гениально, эта ваша новая картина… Так же гениально, как все, что вы пишете. Но зачем вы взяли этот сюжет? Вы хоть понимаете, на каких людей покусились?

От избытка чувств говоривший взмахнул руками и едва не сшиб со стола горшок с кистями. Он вообще был экспансивен, возбудим, говорлив. И этим являл полную противоположность хозяину мастерской. Да разве только этим? Они ни в чем не были схожи. Художник Григорий Алексеевич Артюхов был бородат, грузен, немногословен. Двигался всегда неторопливо, говорил мало. По телевизору смотрел только футбол, радио почти не слушал. Правда, в последние годы увлекся интернетом, проводил в нем довольно много времени. Книги читал все больше по истории искусства, да еще философские. По воскресеньям ходил в Троицкий собор, но службу выстаивал не до конца и причащался хорошо если раз в год.

Что же касается гостя, то он был невысок ростом, лыс и, как уже упоминалось, говорлив. Футболом и вообще спортом не интересовался совершенно, зато был страстным книголюбом; особенно увлекался детективами и историческими романами. По роду занятий он был музейный работник и большую часть жизни проработал в областном краеведческом музее, в котором занимал должность заведующего историческим отделом. Но истинным увлечением Бориса Игоревича Сорокина (так звали гостя) была живопись. Борис Игоревич был знаком со всеми художниками, жившими в Княжевске и в других городах области: с Толкуновым, Пикляевым, Сейфулиной, Шмайлисом, Нечаевым, Скоробогатко… Он не пропускал ни одной выставки, ездил вместе с художниками на пленэр в окрестности Лысьвы и в другие места, облюбованные местными живописцами.

Но истинным гением Борис Игоревич считал лишь одного княжевского художника – Григория Артюхова. И это свое мнение он основывал не на банальном «мне нравится», а обосновывал рядом аргументов. Он находил все новые доводы, чтобы доказать новаторство Артюхова, ценность его работ. Если бы у него были деньги, он бы скупил все, что выходило из мастерской любимого живописца. Но – увы! Денег у Бориса Игоревича никогда не было. Поэтому приходилось ограничиваться тем, что ему дарил сам художник. В результате у него дома висели на стенах две небольшие картины Артюхова: «Прием стеклотары» и «Осенний трамвай».

Свою любовь к Артюхову Борис Игоревич выражал в статьях, которые регулярно размещал в различных сетевых изданиях, а иногда – в областных газетах. В этих статьях Сорокин доказывал, что Григорий Артюхов нынче является самым талантливым в России мастером, работающим в жанре соц-арта, и что он продвинул это направление дальше, чем его разработали основатели.

Да, Артюхов был, можно сказать, реалистом. На его полотнах находили себе место люди самых разных профессий и характеров. Здесь можно было увидеть как бомжей, распивающих дешевое вино в сквере, так и «мажоров», представителей «золотой молодежи», беседующих возле своих иномарок. На картинах Артюхова размещались автослесари и профессора, полицейские и проститутки, священники и наркоманы. И при этом художник умудрялся придать каждому лицу на полотне нечто особенное, сделать его узнаваемым. А сами полотна, несмотря на простоту и непритязательность мотивов, передавали красоту и волнующую тайну окружающего нас мира.

Да, люди на полотнах Артюхова были узнаваемы. Именно это свойство его живописи в тот вечер и испугало Бориса Игоревича Сорокина. Дело в том, что Артюхов показал ему картину, над которой работал в настоящее время. Сам он считал картину очень важной, некой новой страницей своего творчества, потому что впервые отошел в ней от строгого реализма и перешел к неким обобщениям.

Полотно, как сообщил художник своему гостю, носило условное название «Делёж». Оно изображало трех человек, стоявших вокруг стола с ножами в руках. На столе размещался город Княжевск – не весь, конечно, а некий символ города с несколькими узнаваемыми зданиями. Он был разрезан на несколько частей, и трое людей вокруг стола, размахивая ножами, собирались кромсать его дальше. Лицо одного было пока размыто – одна фигура без лица. А вот двое остальных прописаны настолько тщательно, что их легко было узнать. И Сорокин их узнал. Узнал – и испугался. Потому что люди эти были в городе очень известные. Им принадлежала большая власть, и они не стеснялись эту власть использовать.

– Я вам искренне советую – никому не показывайте это полотно! – произнес Борис Игоревич. – Никому! Лучше всего было бы, если бы вы эту картину уничтожили. Хотя что я говорю? Такой шедевр! Нет, конечно, такое нельзя уничтожить, это недопустимо! Но хотя бы уберите ее из мастерской, спрячьте где-нибудь.

– Как же я ее спрячу, если она еще не закончена? – возразил художник. – Мне еще работать с ней надо.

– Нет, не надо! – воскликнул Сорокин. – Совсем не надо вам ее заканчивать! Вот у вас третий герой не прописан, узнать его нельзя – и хорошо! Вы поймите – им очень не понравится, в каком виде вы их изобразили. Очень! А эти люди свои оценки высказывают не так, как я или вы. Они их сообщают, знаете, как?

– Пулями, что ли? – усмехнулся Артюхов.

– Да, пулями! Или ножами! Или железной трубой по голове! Да чем угодно! Вы думаете, я преувеличиваю? Я слышал такие истории про этих двоих – просто кровь в жилах стынет!

– И я слышал, – кивнул художник. – Много историй. Услышал – и возмутился. Не могу я с такой несправедливостью мириться. С беззаконием! Потому и стал писать. Вы говорите – эти двое. Так третий еще хуже. Это…

– Не надо, не говорите! – остановил его Сорокин. – И слышать не хочу! Пока я не знаю, с меня и спросить нельзя. Только за этих двоих. Но я не хочу, чтобы и эти двое с меня спрашивали!

– Так вы за меня или за себя боитесь? – усмехнулся Артюхов.

– И за вас, и за себя! Да, за себя тоже боюсь! А что вы думаете? Свидетелей никто не любит. Лучше скажите – кому-нибудь еще вы эту работу показывали?

– Дайте припомнить… – задумался Артюхов. – Я, собственно, только два дня как решился ее кому-то показать, до этого она совсем сырая была.

– И что, эти два дня к вам никто не заглядывал? – спросил Сорокин. – Было бы замечательно убедить вас ее скрыть… Но что-то мне не верится. Вы – человек открытый, к вам много народу ходит. Не может быть, чтобы за два дня никто не заглянул.

– Да, тут вы правы, – согласился художник. – Народ ходит… Вот, вспомнил: мой главный поклонник был! Ну, Козлов.

– А, этот… – пробормотал Борис Игоревич. – Тоже мне, поклонник…

Николай Петрович Козлов действительно был поклонником таланта художника Артюхова, правда, не таким просвещенным, как Борис Сорокин. Зато у него имелось одно достоинство, которого Борис Игоревич был начисто лишен, – деньги. Николай Петрович владел сетью продуктовых магазинов, а также кондитерских, имелось еще кое-какое имущество, поэтому его можно было считать богатым человеком. И будучи богатым он регулярно покупал работы Григория Артюхова. Всего Козлов скупил восемнадцать работ мастера и не собирался на этом останавливаться. Пока что купленные картины украшали стены его элитной городской квартиры, а также загородного дома. Однако Николай Петрович был честолюбив и недавно озвучил свое желание: создать персональный музей Артюхова, где выставлять не только его работы, но и картины молодых художников. Учитывая явный предпринимательский талант Козлова, можно было поверить, что со временем это желание станет реальностью. Можно представить, с какой завистью относился к этому поклоннику любимого мастера Борис Игоревич! Он не упускал случая отпустить в адрес мецената какое-нибудь ядовитое высказывание.