Читать книгу "Дар на верёвочке - Евгения Гордеева"

Закон подлости работает на совесть

Телега тряслась по просёлочной дороге, скрипя бортами и колёсами, грозя развалиться на какой-нибудь кочке, будь та побольше да покрепче.

Возница чертыхался себе под нос, проклиная эту дорогу, старую телегу, степь, сирот и всю жизнь в целом. Двое суток трястись через сухую степь ради какой-то девчонки, которой так некстати приспичило стать десятилеткой! А ведь в Пыксе народ готовился к празднованию дня Святых Источников. Бабы варили бузу, затевали кулебяки и расстегайчики. Молодой кабанчик, уже освежёванный, висел на крюках под навесом старостиного дома. Из погребов хозяйки доставали соленья и копченья…

- Эх, - сглотнул набежавшую слюну возница, - надо было не слухать приютское начальство, справить Источники, а ужо потом тебя в Загорье везти, упыриное отродье! Спасите меня Пресветлые! - он зло посмотрел на худенькую девочку, жавшуюся к дальнему борту телеги, и сплюнул макуху. Кинул в рот новый кус жмыха и подстегнул мерина. - Шевели копытами, травяной мешок! Загорье вон ужо виднеется.

Загорье было большим, куда там его родной Пыксе, селом с храмом, ярмарочной площадью и постоялым двором. Источники можно было справить и там, но всё это стоило не один медник. И комната на постоялом дворе, и еда, и выпивка (чего уж там). За всё плати. А дома праздник всегда вскладчину…

Жалование приютского сторожа было невелико, но на полях он давно не горбатился, и старуха его гордилась званием Сторожихи, при любом удобном случае кичась перед соседками, как подвезло её муженьку с работой. Только вот такие поездки раздражали сторожа. Едва сироте исполнялось десять лет, его тут же отправляли на служение в какой-нибудь храм. Нечего казённые денежки проживать. Хотя приютские сироты и так сполна отрабатывали свой чёрствый хлеб в свинарниках и птичниках. Но храмы тоже требовали своё. Вот и довелось ему везти эту несносную Параску к месту её 'взрослой' работы накануне праздника.

Параска попала к ним в приют всего год назад, и обломать девчонку под серую безропотную массу воспитанников за это время так и не удалось. Хмурый настороженный взгляд жёлто-зелёных глаз исподлобья и умение постоять за себя отпугивали от девчонки не только других сирот, но воспитателей. Один раз её попытались высечь розгами, но прутья не желали слушаться направляющей их руки. Сторож тогда не на шутку испугался, ибо наказание сирот входило именно в его обязанности, и сопротивление привычного инструмента экзекуции чуть не свело его с ума. Он тогда сразу смекнул, что Параска попала к ним из Змеиного дома. Редко, но привозили к ним оттуда этих упырят. И всякий раз приютское начальство молило Пресветлых о скорейшем избавлении их от таких сироток. Вот и сейчас никто слушать не хотел, что праздник большой, что сторож тоже человек…

- Сдам тебя божникам и сразу домой, - рассуждал сторож. Купол Загорьевского храма уже чётко вырисовывался на утреннем небе. Остальные строения села значительно уступали собору по высоте, так что в предутренних сумерках казалось, будто храм парит над горизонтом. - Глядишь, к вечеру в Пыксу вернусь, - продолжал вслух мечтать дедок. - Авось не всю бузу мужики выпьют, чего и мне перепадёт! А уж расстегайчиков моя старуха припрячет для муженька…

Голодной девочке слушать размышления сторожа о расстегайчиках было физически больно. Пустой желудок, и так не привыкший к насыщению, сжимался от спазмов, требуя хоть кусочка хлеба, хоть макухи. Макухи даже лучше. В жмыхе иногда попадались целые семечки, так любимые Параской. Но сторож даже не думал кормить упырицу. Пусть хоть сдохнет в дороге, кто её пожалеет?

Гвалт праздничного сельского дня обрушился на девочку непривычными ощущениями. Смех, музыка, разряженные люди, кони и запахи… хлеба, жареного мяса, кислого кваса, яблок, мёда… Голова девочки закружилась и она, боясь вывалиться из телеги, вцепилась тонкими пальцами в борт.

- Матушки мои, - раздался над ухом сироты жалостливый женский голос, - ребёнок-то голодный!

Миловидная женщина всунула в руки девочки свежий, с хрустящей корочкой, бублик.

- Спасибо, - прошептала обескураженная Параска и впилась зубами в подаяние, пока сторож не увидел и не отобрал бублик.

Толпа народа тем временем загородила всю дорогу, и ехать дальше к храму на телеге не представлялось никакой возможности. Сторож привязал мерина в обозном ряду и потащил свою кару к храму. Чем ближе они приближались к белоснежному строению, тем хуже становилось девочке. Параска стала задыхаться. Ощущение приближающейся смерти придало ей силы, и она принялась отчаянно сопротивляться. Сторож злился на строптивицу, не замечая, как белеет и без того бледная девчушка.

- Не упирайся, Параска! Я тебя, упырицу, всё равно в храм сдам, как ты не сопротивляйся! Вот, змеиная девка! Да простят меня Пресветлые!

Ругаясь на упирающуюся Параску, сторож не заметил, как над базарной площадью на секунду повисла гнетущая тишина, а потом раздался треск… Люди, находившиеся перед храмом стали крутить головами в поисках источника неприятного звука. Кто-то в толпе заметил, как перекосились храмовые ворота и истошно завопил. Цепная реакция в мгновение распространила волны страха по площади. Народ ринулся прочь, а увлечённый сторож упорно двигался задом к вожделенному храму. По белым стенам древнего строения уже бежали трещины, выкрашивая из стен небольшие камешки. Но, по мере увеличения трещин, увеличивались и камни, выбиваемые из стен невидимой силой. Грохот разрушения и вопли людей слились в один предсмертный хрип. Несколько секунд, и величественный храм осыпался, погребая под обломками и своих служителей и прихожан. Рыночную (она же храмовая) площадь заволокло пылью. На какое-то мгновение мир застыл, затих, а потом первый, отчаянный крик боли разорвал эту тишину на лоскуты. Те, кто чудом выжил в этой катастрофе, в ужасе бросились вон. Те, кто находился за пределами площади, наоборот побежали туда. Кто-то хотел помочь, у кого-то там были родные, кто-то из любопытства, а кто-то с мыслями поживиться.

Тоненькая детская ручка с намертво зажатым недоеденным бубликом словно приковала взгляд женщины, бросившейся на площадь в поисках мужа.

- Детонька, да за что ж судьба с тобой так? - заплакала женщина и начала скидывать камни, завалившие ребёнка. На её радость, обломки храмовой стены завалили тело худого мужика, а девочка под ним была жива, но без чувств. Женщина осмотрела старика - возничего и сокрушённо покачала головой. - Отмучился, сердешный, - проломленный череп мужчины не оставлял надежды на то, что он жив. Обезображенное болью лицо с открытыми глазами вызывало дрожь. Чёрные во всю радужку зрачки только подтверждали, что хозяин этого тела уже стоит в очереди в светлые чертоги. Осторожно подняв худенькое тело ребёнка, женщина попыталась вынуть из судорожно сжатой ручки огрызок грязного бублика, но ей это не удалось. Маленькие пальчики намертво сжались и не выпускали свою добычу. - Бедное дитя…